Народ, или Когда-то мы были дельфинами. - Страница 71

К оглавлению

— Что-то вроде него.

— Он умер.

— Мне очень жаль. Он непременно хотел выпить своё пиво.

— Мы видели другого, он бежал к нижнему лесу. Он был в крови и хрюкал, как больная свинья.

— Потому что он не захотел пить пиво! — провыла Дафна. — Прости меня… я привела сюда Локаху…

Мау сверкнул глазами.

— Нет, это они его привели, а ты отослала его прочь с полным желудком, — сказал он.

— Приплывут другие! Они говорили об этом, — выдавила из себя Дафна.

Мау ничего не сказал, только обнял её за плечи.

— Я хочу, чтобы завтра устроили суд, — сказала она.

— Что такое суд? — спросил Мау.

Он подождал ответа, но не услышал ничего, кроме храпа. Он посидел с ней, наблюдая, как темнеет небо на востоке. Потом осторожно уложил Дафну на циновку, взвалил на плечо коченеющий труп Фокслипа и отправился на пляж. Безымянная Женщина смотрела, как он погрузил тело в каноэ и выгреб в открытый океан. В океане Фокслип отправился за борт с куском коралла, привязанным к ногам. Пусть его сожрёт какая-нибудь тварь, достаточно голодная, чтобы жрать падаль.

Безымянная Женщина смотрела, как он вернулся и поднялся обратно на гору, где Мило и Кале бодрствовали над телом Атабы, чтобы он не стал призраком.

Утром они вместе с Мау пошли на пляж, где к ним присоединились Безымянная Женщина и ещё несколько человек. Солнце уже всходило, и Мау не удивился, что рядом скользит серая тень. Один раз Мило прошёл через неё насквозь и не заметил.

«Ещё две смерти, краб-отшельник», — сказал Локаха.

«Ты доволен? — разозлился Мау. — Тогда отправь этого жреца в совершенный мир».

«Как ты можешь просить об этом, крабик-отшельник, не верящий в богов?»

«Потому что он верил. И ему было не всё равно. А его боги даже на это оказались неспособны».

«Мау, я не вступаю в торги, даже когда люди просят не за себя».

— Я, по крайней мере, пытаюсь! — крикнул Мау.

Все уставились на него.

Тень развеялась.

На краю рифа, над тёмным течением, Мау привязал к старику обломки коралла и стал смотреть, как тот опускается в глубину, недосягаемую для акул.

— Он был хорошим человеком! — заорал Мау в небо. — Он заслуживал богов получше!

В нижнем лесу, среди зловонных испарений, кто-то трясся.

Артур Септимус Поулгрейв, а для друзей, если бы они у него были, — Септик, провёл эту ночь очень плохо. Он знал, что умирает. Просто знал. Ему было очень плохо. За последний тёмный, словно залитый супом, час каждая тварь в этих джунглях постаралась его укусить, клюнуть или ужалить. Здесь были пауки — ужасные, огромные, ожидающие на каждой тропе на уровне носа, и насекомые, все до одного вооружённые, судя по ощущениям, раскалёнными докрасна иглами. Одни твари кусали за уши, другие старались забраться в штаны. Третьи топтали его ногами. Посреди ночи что-то ужасное прыгнуло с дерева ему на голову и попыталось открутить её от плеч. Как только станет посветлее, он рискнёт, рванёт к лодке и уберётся с острова. В общем и целом, думал он, вытаскивая из уха какую-то тварь с чрезмерно большим количеством ног, хуже не бывает.

На дереве прямо над ним что-то зашелестело; он поднял голову как раз в тот момент, когда упитанная птица-дедушка решила хорошенько проблеваться перед завтраком, и понял, что ошибался.

Тем же утром Дафна подошла к Пилу с судовым журналом с «Милой Джуди» и сказала:

— Я хочу справедливого суда.

— Это хорошо, — ответил Пилу. — Мы идём смотреть на новую пещеру. Ты пойдёшь с нами?

Большая часть островитян столпилась вокруг него: вести о найденных богах разошлись быстро.

— Ты не знаешь, что такое суд, да?

— Э… нет, — ответил Пилу.

— Это когда решают, поступил ли человек плохо и нужно ли его наказать.

— Ну вот ты и наказала этого брючника, — радости но ответил Пилу. — Он убил Атабу. Он был пират!

— Да, но… вопрос в том, имела ли я право это делать? У меня не было власти, чтобы его убивать.

За плечом Пилу воздвиглась фигура его брата. Мило склонился и что-то шепнул Пилу на ухо.

— А, да, — сказал Пилу. — Мой брат напомнил мне про тот раз, когда мы были в Порт-Мерсии и одного моряка поймали на воровстве. Его привязали к мачте и били кожаными штуками. Ты об этом? Кожу мы найдём.

Дафна вздрогнула.

— Э… нет, спасибо. Но… э-э-э… разве на островах не бывает преступлений?

Пилу понадобилось некоторое время, чтобы понять, о чём она говорит.

— А, я понял. Ты хочешь, чтобы мы тебе сказали, что ты поступила не плохо. Правильно?

— Девочка-призрак говорит, что на все должны быть правила и причины, — сказал Мау за спиной Дафны. Она даже не знала, что он здесь.

— Да, но вы не должны говорить, что я поступила правильно, только потому, что я вам нравлюсь, добавила Дафна.

— Ну, он нам точно не нравился, — ответил Пилу. — Он убил Атабу!

— Кажется, я понимаю, чего она хочет, — сказал Мау. — Давайте попробуем. Это будет…интересно.

И состоялось первое судебное заседание Народа. Судью и присяжных не выбирали: все островитяне сели в круг, включая детей. Мау тоже сел в круг. Здесь не было более и менее важных людей… и Мау сидел в кругу, как любой другой островитянин.

Каждый должен сам принять решение… а Мау сидел в одном кругу со всеми. Не очень высокий, даже без татуировок, он не выкрикивал приказов… но каким-то образом присутствовал в большей степени, чем все остальные. И ещё у него была капитанская шляпа. Он был капитан.

Дафна слышала, как порой новоприбывшие говорили о Мау. Они использовали что-то вроде кода: «бедный мальчик», говорили они, и «как ему тяжело пришлось», и где-то в этих словах прятался невысказанный, но недвусмысленный намёк на то, что Мау слишком молод, чтоб быть вождём. Обычно в этот момент появлялись Мило или Кале, словно тень набегала на солнце при затмении, и разговор переходил на рыбную ловлю или детей. И каждый день Мау становился чуть старше и по-прежнему оставался вождём.