Народ, или Когда-то мы были дельфинами. - Страница 80

Утром они выстрелили из пушки. Это мероприятие состояло в следующем: сначала его участники поджигали очень длинный фитиль, а потом очень быстро убегали в противоположном направлении. Грохот был впечатляющий, и большинство зрителей успели подняться на ноги вовремя, чтобы увидеть брызги от ядра, упавшего в воду у противоположного края лагуны.

Но Дафна не разделяла всеобщего ликования. Конечно, и Кокчик говорил, что вся оснастка «Джуди» слишком старая и годится только на свалку, но Дафна заглянула в стволы пушек, и это действительно было душераздирающее зрелище. В четырёх пушках были трещины, а внутренность пятой была бугриста, как поверхность Луны. Человеку, выросшему в уверенности, что при выстреле из пушки ядро должно вылетать из жерла, хватило бы одного взгляда на такое орудие, чтобы отказаться из него стрелять. Дафна пыталась объяснить это Мау, но он не стал слушать, и на лице его появилось уже знакомое ей выражение: «Я знаю, что делаю. Не мешай. Всё будет хорошо». А пока что Мило и Пилу у огня загадочно молотили по пустым жестянкам с камбуза «Джуди», расплющивая их в лепёшку, и отказывались объяснить зачем. Некоторые мужчины и мальчики постарше учились стрелять из пушки. Поскольку пороха было мало и по-настоящему стрелять они не могли, они ограничивались тем, что засовывали в ствол деревянную гильзу и кричали «Бабах!». Дафна съязвила: она надеется, что предполагаемый противник тренируется кричать «А-а-а-а!».

Ничего не происходило, и это продолжалось довольно долго. Они доделали ограду от свиней, и, значит, теперь можно было закончить посадки. Они начали строить новую хижину, но гораздо выше по склону горы. Сажали деревья. Одному из мужчин кабан вспорол ногу — это произошло на первой кабаньей охоте со времён волны, — и Дафна зашила ногу, промыв рану «матерью пива». Мау нёс еженощную вахту на пляже, и Безымянная Женщина часто составляла ему компанию, но, по крайней мере, она стала доверять людям настолько, что оставляла с ними своего мальчика. И это было хорошо, потому что у неё внезапно появился большой интерес к бумажной лиане. Она срезала длинные листья по всему острову, а потом бесконечно плела из них верёвку за верёвкой. Поэтому теперь Безымянную Женщину называли Женщиной — Бумажной Лианой, потому что так уж работают мысли у людей.

Однажды она с серьёзным видом вручила своего ребёнка Дафне, и Кале что-то сказала — Дафна не разобрала слов, но все женщины вокруг расхохотались, так что почти наверняка это было что-то вроде: «Пора тебе уже и своим обзавестись!» Люди расслабились.

И тут явились охотники за черепами — утром, когда едва начало светать.

Они явились с барабанами и факелами.

Мау помчался вверх по пляжу, к хижинам, крича: «Охотники за черепами! Охотники за черепами!»

Люди проснулись и побежали, точнее, забегали, натыкаясь друг на друга, а снаружи по-прежнему слышались звяканье и барабанный бой. Собаки лаяли и путались у людей под ногами. Мужчины по одному и по два поспешили к пушкам на холме, но было уже слишком поздно.

— Вы все покойники, — сказал Мау.

Туман над лагуной начал рассеиваться. Мило и Пилу перестали барабанить и грохотать и погребли обратно к берегу. Люди глупо и обиженно озирались. Тем не менее на склоне горы один человек во весь голос закричал: «Бабах!», явно очень довольный собой.

Чуть позже Мау спросил у Дафны о несчастных случаях.

— Ну, один человек уронил копьё себе на ногу, — сказала она. — Одна женщина растянула лодыжку, споткнувшись о собственную собаку. А у мужчины, который был наверху у пушки, рука застряла в стволе.

— Как это он умудрился? — спросил Мау.

— Видишь ли, он засовывал в пушку ядро, а оно выкатилось обратно и прищемило ему пальцы, — объяснила Дафна. — Может, ты бы написал письмо людоедам, чтобы они не приплывали. Я знаю, что ты не умеешь писать, зато они, наверное, не умеют читать.

— Я должен получше организовать людей, — вздохнул Мау.

— Нет! — возразила Дафна. — Скажи им, чтобы сами себя организовали. Пусть выставляют часовых. Пусть кто-нибудь всегда дежурит у пушек. Скажи женщинам, чтобы заранее разобрались, куда им бежать. Да, и пообещай, что самый быстрый пушечный расчёт получит лишнюю порцию пива. Заставь их думать. Скажи им, что надо сделать, и пускай сами соображают как. А теперь извини, у меня пиво не готово!

Дафна вернулась в хижину и, обоняя знакомые, уютные домашние запахи котла, пива и миссис Бурбур, задумалась о Кокчике. Пережил ли он волну? Если кто её и должен был пережить, это, конечно же, он.

Дафна много времени проводила на камбузе «Милой Джуди», потому что это была кухня, а на кухнях она чувствовала себя как дома. Ещё там было безопасно. Даже в самый разгар мятежа с Кокчиком все дружили, и врагов у него не было. Любой моряк, даже безумец вроде Кокса, знал, что с коком нужно дружить: у кока всегда найдётся масса возможностей незаметно сквитаться с обидчиком, а тот обнаружит свою оплошность, лишь когда придётся среди ночи перегибаться через борт в попытках выблевать собственный желудок.

И кроме всего прочего, Кокчик был интересным собеседником. Он, кажется, ходил во все моря на всевозможных кораблях; ещё он постоянно совершенствовал собственный гроб, взятый с собою в плавание. Гроб стал частью обстановки камбуза, и на него обычно складывались кастрюли. Кокчик очень удивился, когда Дафна сочла это некоторой странностью.

Возможно, из-за самой важной подробности, связанной с гробом: дело в том, что гроб нужен был Кокчику не для смерти. А для жизни, потому что гроб был плавучий. Кокчик даже приделал к нему киль. Он с огромным удовольствием демонстрировал Дафне, как хорошо обустроена внутренность гроба. В гробу был саван на случай, если Кокчик действительно умрёт, но до того злосчастного дня саван можно было использовать как парус; для этой цели в гробу имелась небольшая складная мачта. Внутри гроба была мягкая обивка с многочисленными карманами, содержавшими в себе корабельные галеты, сухофрукты, крючки и лески, компас, карты и замечательное устройство для опреснения морской воды. Это был крохотный плавучий мир.