Народ, или Когда-то мы были дельфинами. - Страница 57

Мау тихонечко храпел и даже не пошевелился.

Как помочь такому человеку? Он хочет быть везде и делать всё сразу. Он наверняка опять попытается делать больше положенного, снова перетрудится, и Дафне опять придётся его выручать. Она вздохнула. Этот вздох был старше её самой: её отец, конечно, был точно такой же. Он работал ночами, заполняя вализы дипкурьеров министерства иностранных дел, и при нём круглосуточно дежурил лакей, чтобы в любой момент подать кофе и сэндвичи с жареной уткой. Горничные не удивлялись, если по утрам заставали хозяина на рабочем месте; он спал, уронив голову на карту Нижней Сидонии.

Бабушка любила ехидно заметить: «Надо полагать, у его величества нету других министров?» Но теперь Дафна понимала. Отец, как и Мау, пытался заполнить дыру в душе работой, чтобы оттуда не хлынули воспоминания.

Сейчас она была рада, что рядом никого нет. Кроме храпа Мау и миссис Бурбур, не слышно было ни звука, только ветер и грохот волн, бьющихся о риф. Но на острове это сходило за тишину.

— Покажи нам панталончики! — донеслось снаружи.

О да, и этот несчастный попугай. Он порой по-настоящему действовал на нервы. Иногда он пропадал целыми днями, потому что глубоко, с воодушевлением возненавидел птиц-дедушек и с огромным удовольствием делал им гадости при каждом удобном случае. А потом, стоило улучить момент тишины и… чего-нибудь похожего на духовное единение с Вселенной… эта мерзкая птица обязательно сваливалась на голову, вопя: «Покажи нам… невыразимые!»

Она вздохнула. Временами Вселенной явно недоставало порядка.

Дафна прислушалась и поняла, что птица улетела на гору.

«Так, — подумала она, — начнём с главного». Поэтому сначала подошла к очагу и поставила на медленный огонь, чтобы едва кипело, кусок солонины в горшке. Добавила кое-каких кореньев, про которые Кале говорила, что их можно есть, и половинку очень маленького стручка красного перца. Только половинку: они были такие жгучие, что целый стручок когда-то страшно обжёг ей рот. А вот миссис Бурбур ела их сырыми.

Кстати, она задолжала старухе целую гору пережёванного мяса.

А теперь настала пора большого испытания. Нельзя пускать вещи на самотёк. Если Дафна собирается быть женщиной, которая обладает силой, она должна владеть и ситуацией. Нельзя вечно оставаться девчонкой-призраком, которую внешние обстоятельства швыряют как хотят.

Так. Стать на колени? Здесь, кажется, это не принято, но ей не хотелось показаться невежливой, даже если действительно окажется, что она разговаривает сама с собой.

Руки сложить вместе. Глаза закрыть? Так легко что-нибудь напутать…

Голос зазвучал сразу же — она даже не успела подумать, с чего начать.

— Ты не вложила копьё в руку Мигаю, — сказал её собственный голос в её собственной голове.

«О ужас, — подумала она. — Кто бы это ни был, он знает, что я до сих пор про себя зову того мальчика Мигаем».

— Вы какой-нибудь языческий бог? — спросила она. — Я много думала об этом, и, ну, боги беседуют с людьми, а насколько я понимаю, здесь довольно много богов. Я просто хотела спросить, не разразит ли меня гром и молния, потому что я этого очень не люблю. А может быть, я просто сошла с ума и слышу голоса. Правда, это соображение я отвергла, потому что сумасшедшие обычно не задумываются, не сумасшедшие ли они. Поэтому если человек думает, не сумасшедший ли он, значит, он точно не сумасшедший. Я просто хотела бы знать, с кем я разговариваю, если вы, конечно, не возражаете.

И стала ждать.

— Э… я прошу прощения, что назвала вас языческим, — добавила она.

Ответа по-прежнему не было. Она не знала, следует ли ей испытывать облегчение, и решила вместо этого слегка обидеться.

Она кашлянула.

— Ну и ладно, — сказала она, вставая. — Я сделала всё, что могла. Извините, что отняла у вас время.

Она двинулась к выходу из хижины.

— Мы брали новорождённого и давали ему в ручку копьё, — сказал голос. — Чтобы он вырос великим воином и убил много детей других женщин. Мы сами это делали. Так нам велел род, так велели жрецы и боги. И вот явилась ты, не знающая наших обычаев. И первое, что ощутил младенец, было материнское тепло, первое, что он услышал, — твоя песня о звёздах!

Насколько глубоко она влипла?

— Послушайте, я прошу прощения, что песня про звезду была не к месту… — начала она.

— Это хорошая песня для ребёнка, — сказал голос. — В ней есть вопрос.

Ещё страннее и непонятнее.

— Так я плохо поступила или нет?

— Почему ты нас слышишь? Нас уносит ветром, наши голоса едва различимы, но ты, брючница, услышала наше мучительное молчание! Как?

«Может, потому, что слушала?» — подумала Дафна. Может быть, она не переставала слушать, ещё с тех дней, проведённых в церкви, когда умерла мама.

Дафна перечитала все молитвы, какие знала, и ждала в ответ хоть шёпота. Она не требовала, чтобы перед ней извинились. Не просила, чтобы время пошло вспять Она просто хотела получить объяснение, что-нибудь более осмысленное, чем «на то Божья воля» — взрослый вариант детского «потому что потому».

Одинокие размышления в стылой спальне привели её к мысли, что случившееся очень похоже на чудо. В конце концов, была ужасная гроза, и если бы доктор умудрился добраться на место и при этом его лошадь не поразила бы молния, это было бы настоящим чудом. Разве нет? Все сказали бы, что чудо. Но в бескрайней темноте дождливой ночи, посреди бури молния умудрилась ударить в лошадь, такую маленькую по сравнению с окружавшими её огромными, раскачивающимися деревьями. Разве не чудо? Во всяком случае, похоже. Кажется, именно такие вещи называют Божьим Промыслом?